Они толкают друг друга, возмущённо сопят.

-Сейчас моя очередь!

-Нет, моя!

-Твоя в прошлый раз была. Ну помнишь - бабка такая толстая?

-Так то не считается - она же не заметила той дохлой крысы у себя на шляпе. Сейчас моя очередь!

-Нет, моя!!

-Тогда считаемся: три-пожарника-бежали-и-на-кнопочку-начали - ты сам видишь -моя очередь.

-Нет, давай мою считалку: на-золотом-крыльце-сидели…

-Другую давай, эта длинная.

-Хорошо, шышел-мышел-пёрнул-вышел. Моя очередь!

-Ну ладно…

И он довольный проносится как ветер по самой грязной луже, обрызгивая некрасивую даму в шёлковых чулках и атласных туфельках. Дама оглушительно взвизгивает, краснеет; он возвращается с победоносным видом.

-А теперь я. Смотри.

Он идёт медленно, пряча в руке апатичного вида лягушку. Крадётся, приноравливаясь к медленному важному вышагиванию почтенного старика. Бесшумно кидает лягушку в стариковскую котомку, отбегает на безопасное расстояние и ждёт. Старик останавливается на углу чтобы купить газету, лезет в котомку за кошельком, натыкается на влажную лягушку, которая, проявляя внезапную активность, начинает истошно квакать и сучить лапами. Прохожие смеются, шалуны заслушиваются бранью времён позапрошлой войны.

-А теперь…

-Ну а он?..

А ты видел, как я его…

Невинные шалости невинных душ умерших детей.